Записки одного наркомана. Часть 5

В этой рубрике мы будем публиковать реальные истории, написанные некоторыми нашими ребятами, в рамках заданий, включённых в программу реабилитации наших центров. Публикуются они с согласия авторов. Анонимно. Текст, практически, буквален и местами очень эмоционально окрашен, содержит элементы специфической лексики.

Мои похороны. (Окончание)

Лежу в коридоре на кафельном холодном полу. Кровь заливает один глаз — другого нету. Голова гудит. Попробовал пошевелиться, руки висят как плети, встать не могу. Во рту солоноватый привкус крови, осколки зубов режут язык. «Как же так? Неужели так и придется умереть в Тюрьме? Это же был мой Дом…» А теперь я лежу в коридоре как изломанная кукла. Передо мной остановились черные блестящие сапоги. От них воняет ваксой. Слышу дребезжащий голос обладателя сапог: «Не жилец». Это он про кого? Испугавшись, опять пытаюсь пошевелиться, изо рта хлынула темная и густая кровь. Горячо… Изображение пропадает. Всё… Приезжий…

Лежу на 23-м отделении СИЗО-1, накрытый простыней. Из-под нее выглядывают мои желтые ноги. Кровь просочилась сквозь белую материю. Через день меня забирает Брат и Друг. Мой младший Брат разрыдался как мальчишка, когда увидел мое лицо, вернее то, что от него осталось. Друг второпях накинул простынь на меня. Хорошо, что мамы не было. Меня отвезли в морг, «починили» мои повреждения и постарались привести меня в Божеский вид. Одна мысль не дает покоя: теперь ведь придется отвечать за все грехи. Быстрей бы уж… Вереница изуродованных лиц… Смотрят на меня… По иронии судьбы я принял смерть также как и они… Бессмысленная псевдосправедливость достала меня руками тупых малолеток, жаждущих крови, которым не терпится отличится в глазах матёрых уголовников и Бродяг. Разве мог я тогда, в далеком 94-м году, подумать, «что Дом мой станет местом казни» для самого меня?.. Что теперь я скажу на Суде? Слишком много вопросов, на которые так мало ответов. А как же мама? Она всегда считала меня хорошим сыном. Ей-то за что такое? Не должны родители хоронить своих детей.

Дверь морга щелкнула… Ну всё… Последний «этап». Это за мной. Меня положили в привезенный гроб и повезли домой. Представляю, как соседи сейчас будут выглядывать из окон, укоризненно цокать языком и покачивать головами как китайские болванчики: «Ай-ай-ай… Был все время такой приветливый. Слова плохого от него не услышишь. Ну шумели иногда…Дело-то молодое.» Погрузили в автобус. Едем по Гагарина. Со мной Брат и Друг. Эх, братан… Как же ты похож на отца! Хорошо, что батя не дожил до этого дня и не видит меня такого. Друг сидит угрюмый и молчаливый. Подъезжаем к дому, до которого я так и не добрался после «ребы» в Осознании. Мокрый снег падает мне на лицо и не тает. Вот я уже в квартире, в большой комнате. На книжных полках фотографии отца, деда, бабушки, мои детские фотки. Скоро увидимся, батя… В комнату заходит мама, вся в черном. «Мамочка, как же ты постарела… Прости меня, если сможешь.» У нее красные от слез глаза, видно, что плакала, но держится достойно. Как бы я хотел обнять ее, как тогда, летом 82-го года, когда она приехала ко мне на родительский день в пионерский лагерь. Эх, мама, мама… Кто же тогда знал, что из меня вырастет такой сорняк?… В комнате четыре человека: мой Брат, Друг, мама… А это кто? Да ладно! Светка? А она-то что здесь делает? Выглядит классно! Смуглая кожа, огромные темные глазищи, отличная фигура! Ну как я мог променять такое сокровище на «отраву»? Балбес, да и только. Другу постоянно кто-то звонит, наверно с работы.

Пора в дорогу. Меня везут на Сормовское кладбище-второе по площади в Европе. Там похоронен отец. Какой нелепый, но закономерный итог! Всё могло бы быть совершенно по-другому. Вот уже и 32-я линия. Что же дальше? Мама, стойко державшая себя в руках всю дорогу до кладбища, дала волю чувствам. Никогда не видел ее такой уставшей и убитой горем. «Мама, всё будет ровно!»-так я ей тогда говорил по телефону, когда звонил из Осознания, а она не могла нарадоваться, что я трезвый, и как ей тогда казалось, взялся за голову. Я обманул ожидания и надежды самого близкого мне человека. Нет мне прощенья!!! Брат, сам весь в слезах и соплях, неумело успокаивает ее. Друг нервно ругается по телефону. Светка… Заметил, как огромная бриллиантовая слезинка скатилась по ее бархатной щеке и вдребезги разбилась о мою руку. Давайте уже быстрей!!! Не могу смотреть на всё это! Самому плакать охота! Гроб закрывают, и распахнутая могила проглатывает свою добычу беззубым ртом. Слышно, как сверху падают комья замерзшей земли. Темнота! Звуки все тише… Тишина! Господи, прости меня, грешного!

Через полгода, как обычно, весной, когда мы ездили на могилу отца, приехали мама и Брат. Они убрались на нашей могиле, посидели, помолились и уехали. Так будет каждый год — это давно уже стало традицией в нашей семье. С моей могилы смотрит моя фотография — это я фотографировался в Осознании на Новый Год. Моей трезвости было тогда семь с половиной месяцев. Я тогда и не подозревал, что не доживу до следующего Нового Года.

Продолжение следует…